А ПРОЙДУТ ПИОНЕРЫ...

Тут уж никуда не деться: идея детской организации жива, и задачей сейчас является не обсуждение, нужна ли она или нет и чего от нее больше – пользы или непредсказуемых последствий. Главный вопрос: а какая же возможна детская организация?

Дело в том, что в опыте у педагогов и родителей (и, что интересно, и у детей) есть только пионерская организация. Ее деятельность осталась в памяти зачастую непроанализированным воспоминанием, куда примешиваются не только реальные дела, проходившие под ее эгидой, но и впечатления от фильмов, книг, да и вообще от всего своего детства.
Обычно когда начинают обсуждать специфику пионерской организации, то делают упор на ее изначальную идеологизированность (пионеры – смена комсомола, а комсомол…). Но мы не будем затрагивать внешнюю идеологию пионерского движения. Во-первых, потому, что написанное в программных документах имело мало отношения к реальной пионерской жизни (как сказал Дмитрий Хорин про борьбу с буржуинами: «Покажем мы им, кровопийцам, что лозунги наши сильней…»), а во-вторых, главное – суть явления, и его последствия можно понять, просто анализируя его структуру. Это мы и попробуем сделать.
Существует три типа детских организаций:

объединения по интересам. Они могут базироваться на некотором реальном, конкретном, уже существующем детском интересе (спортивные секции, «живые уголки», объединения футбольных или музыкальных фанатов и т. п.) либо формировать новые потребности (как, например, «Каравелла» Владислава Крапивина);
тимуровское движение и его варианты. Здесь главным является не удовлетворение какого-то своего, сугубо личного пристрастия, а некоторая общественно полезная деятельность («для другого»). При этом главным результатом является не просто та польза, которую принес их труд (налитая бочка с водой или уложенные в поленницу дрова), а те нравственные качества, которые формируются у самих тимуровцев. И поэтому для тимуровского движения принципиальна анонимность (нельзя хвалиться добрыми делами) и независимость от взрослых (хотя это менее значимо);
скауты. Это строго регламентированная организация с твердой дисциплиной, формой и четкими правилами. Идейная основа скаутинга – христианство, главная задача – изучение и охрана природы. Скаут – юный разведчик природы (отсюда и внешняя форма, напоминающая военную).
Пионерская организация в том виде, в котором она действовала в период своей наибольшей мощи, представляла собой совокупность всех этих идей. В ней были представлены различные направления детских интересов, присутствовали общественно полезные цели и четкая организация. То есть формально это было единство всего лучшего, что может быть в детском движении. А теперь посмотрим, как трансформируются эти идеи, будучи вырванными из своего контекста и включенными в организацию иного типа.

Начнем с объединений по интересам. Я понимаю, что если я увлекаюсь шахматами, то мне хочется найти других сверстников, для которых это тоже важно (как минимум надо найти одного, с кем играть, или нескольких, если речь о футболе). Мы собираемся, играем, обсуждаем, учимся. Но зачем мне отчитываться об этом перед отрядом? Ведь у других и интересы другие. Можно сказать: для того, чтобы привлечь еще кого-то. Но для этого я могу выпускать газету, устраивать разные зрелищные мероприятия, и никакой отряд мне не нужен. Может ли отряд помочь в организации этих мероприятий? Да, конечно. Но если отряд будет помогать всем во всем, то реально получится, что я – шахматист – буду устраивать выставки кроликов, концерты скрипичной музыки, забеги вокруг здания школы и т. п. А не лучше ли, если бы я в это время совершенствовался в своей игре и этим бы привлекал к ней окружающих, а бегун бы бегал, скрипач – скрипел, кролики размножались. Ну и, конечно, я, как и любой нормальный ребенок, помогал бы своим друзьям, если бы они попросили, – и без всякого отряда.
Кроме того, в те пионерские времена странно было слушать отчет об успехах конкретных ребят («У нас в отряде двенадцать человек учатся на «хорошо» и «отлично», Вася Петин занял первое место по стрельбе из рогатки, Маша Дашина получила диплом второй степени на конкурсе чтецов…»). Это все здорово, но какое отношение ко всему этому имеет пионерский отряд? Я и так горжусь Машей и Васей, как их товарищ, но что, если бы не было организации, Маша хуже прочла бы «Облако в штанах»?
Однако это принципиальный момент: победила не просто Маша, а мы. В одном отечественном фильме семидесятых годов западный ученый, разговаривая со своими советскими коллегами, недоуменно вопрошал: «Почему, когда у нас в Америке кто-то сделал открытие, говорят: он сделал открытие, а у вас, когда появляется новое изобретение, говорят: мы изобрели?» И действительно, почему я должен больше гордиться Нобелевской премией, полученной Жоресом Алферовым, а не его американскими напарниками? Я горжусь любым успехом (и Моцартом не меньше, чем Чайковским) независимо от того, сделал его представитель моей дружины или другой. А другие будут гордиться моими достижениями и стремиться их превзойти, а не примазываться к ним в этом безличном «мы».

Еще интереснее ситуация с трансформацией тимуровского движения в пионерской организации. Помните финал тимуровского отряда в киносценарии Гайдара «Клятва Тимура»? Если несколько упростить, то можно сказать, что он выродился в пионеры и спокойно развалился, так как там дети были объединены все-таки свободно и могли разойтись по-хорошему. А произошло следующее: было забыто, что главной целью являлось внутреннее развитие участников, воспитание благородных, отзывчивых, честных, скромных людей через вовлечение их в дела милосердия. Но в такой деятельности не может быть никаких отчетов («Первый отряд помог двум старушкам, а второй — трем старушкам и одному старичку и еще на две трети одному младенцу»). Афишировать добро могут только посторонние, а тот, кто его делает, никогда не будет выпячивать свою доброту. И поэтому тимуровское движение может существовать только в неподконтрольном виде с тем налетом романтики и тайны, который так хорошо был описан Гайдаром.
Очень много пионерия взяла и от скаутов – организацию, символику
и т. п. Но при этом опять-таки если вырвать все это из общего контекста, получается совершенно иное. Да, скауты военизированы и строго регламентированы. Но скауты являются «военной» организацией с абсолютно невоенными целями. Нет ничего более далекого от армейской стилистики, чем защита природы и христианство. А если это убрать, то тогда, конечно, сразу побеждает форма (как в буквальном, так и в переносном смысле). Символика и должности оказываются главным интересом, погоны и власть побеждают.
Кроме того, эта внешняя военизированность возникла в скаутинге не от чьей-то прихоти или ради эстетического любования. Она была внутренне необходимой, потому что скауты были реальные разведчики природы (не в библиотеке, а в лесу). А так как они бsыли реалистичны, то понимали, что дикая природа – это не только объект для зрительной услады, но опасная и неизвестная сфера (причем всегда, сколько бы ты ее ни осваивал). Отсюда и дисциплина, и вся скаутская регламентация. Зачем же все это на сборе дружины в условиях школьного спортзала – непонятно.
Еще один вопрос, который возникает при анализе специфики пионерской организации: зачем нужна единая организация для всей страны? Предполагаемый ответ: чтобы дети могли лучше отстаивать свои интересы. Но для этого их интересы должны отличаться от интересов тех, перед кем они их отстаивают, – от государства, от взрослых.
Если же создана детская организация, чтобы как раз наоборот, поддерживать государство и взрослых, то существует только один честный вариант ее создания – это путь «снизу». Дети сами начинают объединяться, налаживают связи с другими группами, школами, городами (через Интернет, например) и создают в результате мощную межрегиональную организацию (сколько угодно при помощи взрослых). Но только «снизу». А иначе это будет не детская организация, а нормальная эксплуатация детского труда на политической ниве.
Есть еще один момент психологического характера. Детям, особенно в подростковом возрасте, необходима идентификация с группой. Но не любая подобная идентификация будет продуктивной для развития. И здесь очень важно понять, что собой должна представлять эта группа. Мы можем найти в психологии два варианта ответа на этот вопрос. Абрахам Маслоу писал, что это должна быть небольшая группа людей, в которой возможно интимно-личностное общение с сохранением при этом некоторой неприкосновенной сферы, куда закрыт доступ даже близким друзьям. Вариант Эриха Фромма внешне максимально противоположен: для нормального развития необходима идентификация с человечеством. Самое интересное, что эти, казалось бы, абсолютно удаленные друг от друга варианты являются единственно возможными, а промежуточные – нет.
Невозможна идентификация по месту жительства или со своей школой. Я – магаданец: что это? Смысл этого прост: я люблю свой город, где родился и живу. А если бы я родился в Верхней Салде, то я так же любил бы ее. И в этом отношении и магаданец, и дюссельдорфец, и антананаривец абсолютно одинаковы. Мы не отличаемся друг от друга тем, что любим разные города, а как раз похожи в этом отношении: содержание нашего чувства – любовь к родному городу.
Идентифицироваться с людьми, которых я не знаю, но с которыми состою, например, в единой организации, – странно. То есть это, разумеется, возможно («Я – член Всероссийской пионерской организации!»), но это будет идентификация без содержания. Ведь идентификация с близкими друзьями происходит именно потому, что мы друзья. То есть мы делаем что-то вместе (например, разговариваем, хотя чаще всего наше общение шире). Мы знаем многое друг про друга, и мы считаем друг друга хорошими людьми. Если бы наличие пионерского галстука говорило о том, что его носитель – хороший человек, то было бы понятно. Но именно в этом случае такая организация не могла бы быть не просто всесоюзной, но и просто массовой (не потому, что хороших людей мало, а потому что они бы в этом случае галстук никогда бы не повязали).
Идентификация же с человечеством как раз возможна (как и с близкими друзьями), потому что в ней есть содержание: мы – люди, мы все отличаемся от животных, и это принципиально при всей нашей любви к ним, и именно это во всех нас самое главное. Поэтому мы и едины. Все наши многочисленные различия значительно меньше, чем самое мелкое отличие от хорошо обученной обезьяны.
А идентификация с национальностью – это уже совсем другая идея. Я – француз. Это что – культура? А разве Толстой для француза обязательно должен значить меньше, чем Гюго? Или Лесков для русского должен быть обязательно ближе, чем для румына? И если мы живем в одной стране, то почему все-таки мы должны носить галстуки одного цвета? Даже в социалистической Польше каждая дружина харцеров имела галстуки своего цвета или гаммы цветов.

И последний момент. Могут сказать: зачем придираться к словам, давайте сделаем просто хорошую детскую организацию, а ребят в ней назовем привычным словом «пионеры»… Ну, с одной стороны, для тех, кому сейчас пять лет, слово «пионер» ничуть не более привычно, чем «харцер» (как не мучается сейчас никто из детей, что станция метро называется «Китай-город», а не «Площадь Ногина» – да и взрослые не мучаются), ну а то же скаутское движение в России имеет более долгую историю. Но не это самое важное.
Как обычно случается, за словом протащится и то, что оно на самом деле обозначает. И вместо инициативной, свободной, результативной детской организации опять окажется:
«А пройдут пионеры…».