Школа и свобода совести

Словарное наблюдение

Листая только что вышедший в санкт-петербургском издательстве «Норинт» Большой толковый словарь русского языка» (безумно люблю листать всякие словари), я внезапно споткнулся о толкование выражения «свобода совести». В моем сознании еще со школьных лет, со времен приснопамятных «Основ Советского государства и права», крепко сидело убеждение, что понятие «свобода совести» фактически тождественно понятию «свобода вероисповедания» и что действовавшая тогда Конституция 1936 года гарантировала свободу совести прежде всего именно в этом – религиозном – смысле. А тут – в новейшем словаре – читаю: «Свобода совести есть право граждан беспрепятственно высказывать собственные взгляды и убеждения». Какое знаменательное изменение!
Впрочем, по некотором размышлении можно понять и принять фиксируемое словарем расширение толкования этого понятия. Очевидно, что в современной России нет никаких оснований говорить о политической воле государства к ущемлению права граждан иметь и высказывать свои религиозные взгляды и убеждения, особенно если спроецировать нынешнюю ситуацию на эпоху воинствующего атеизма. Поэтому в новейшем толковании речь вполне обоснованно идет вообще о любых взглядах и убеждениях, а не только о связанных с религиозной верой.
Впрочем, этот эпизод так бы и остался частным словарным наблюдением, если бы буквально через несколько дней не получил неожиданного развития в разговоре с молодым иеромонахом, настоятелем одного из многочисленных, возрождаемых ныне монастырей.

Встреча с отцом-настоятелем

И прежде чем перейти к сути дела, хотел бы сказать несколько слов об этом человеке, тем более что некоторые детали окажутся нелишними по мере развития сюжета.
Представьте морозный солнечный день и на фоне ослепительно белого снега стройную контрастно-черную фигуру красивого тридцатидвухлетнего инока в роли начальника стройучастка. По архивным чертежам идет возведение главного монастырского храма, до основания разрушенного в 30-е годы. Справа во всем внешнем великолепии (восстановление интерьера еще предстоит) уже радует взор реставрированная ампирная церковь (еще три года назад в ее руинах размещался склад сельпо), слева – возвышаются рубленая часовня во имя Сергия Радонежского и шатер над колодцем, из которого, по преданию, пил отрок Варфоломей. Что касается самого настоятеля, то он являет собою сочетание деятельного прораба и утонченного кандидата богословия, имеющего академическое духовное образование. Эта удивительная «функциональная дихотомия», способная на первый взгляд показаться внутренне конфликтной, в нем вполне органична, и именно высокая креативность его натуры, убедительная успешность его деятельности невольно заставляют относиться к произносимым им словам с особой внимательностью.
О чем же он говорит? Прежде всего о планах на будущее. Достаточно взглянуть на литографию обители конца ХIX века, чтобы оценить предстоящий труд по ее возрождению: о воскресной школе при монастыре – по фотографиям хорошо видно, с каким увлечением дети изображают рождественский вертеп; о братии, состоящей всего из восьми человек, – все убеждает, что насельники трудятся в поте лица своего. Никаких иных свидетельств не нужно, чтобы понять: место, столь недавно являвшее собою мерзость запустения (Божиим попущением), действительно возвращает некогда свойственное ему благолепие (с Божией помощью). И если бы монолог отца-настоятеля был почему-либо прерван в этот момент, я, оценивая позже общее впечатление, сказал бы, что встретился с современным интеллигентным и созидательным представителем духовного сословия.

В духе императива

Однако разговор ничем прерван не был и неизбежно перешел на тему, давшую заголовок этой статьи. Тут же в речи отца-настоятеля, до сих пор отличавшейся кротостью и взвешенностью суждений, толерантностью и широтой культурного контекста, появились новые ноты – ноты категоричности. Последовала своеобразная полемическая атака, исходившая из нескольких основных тезисов.
Первый. Дети тянутся к религии, к светлой и чистой вере. Им трудно жить в этом замкнутом мире деревенской или городской бедности, бездуховности окружающих взрослых, в бытовой скудости и неустройстве. Телевизор – единственное окно в ойкумену. Но что видно в это окно? Насилие, разврат, чужая соблазнительная жизнь, образ которой психологически лишь усугубляет чувство безысходности собственного существования здесь и теперь.
Вывод-предложение: в школе необходимо введение обязательного предмета «Закон Божий». Учитель-пастырь разовьет духовное зрение отроков и отроковиц, укрепит в их душах страх Божий, научит различать добро и зло.
Второй. Пришла наконец пора, когда все здравомыслящие люди поняли, что мир сотворен Господом, а не возник в результате эволюции. Наука давно признала, что она бессильна объяснить гармонию мироздания начиная от возникновения так называемого космоса и кончая пресловутым «самозарождением» жизни, не говоря уже о наличии в человеке души и объективности ее загробного существования.
Вывод-предложение: необходимо решительно отказаться от эволюционного подхода к объяснению дольнего мира и немедленно приступить к созданию нового поколения школьных учебников, построенных на четкой позиции креационизма, изложенной в Первой книге Моисеевой «Бытие».
Третий. Совершенно очевидно, что весь мир соблазнился Маммоной и Россия осталась сегодня единственной страной на свете, взыскующей хлеба духовного. Это потому, что русский народ – богоизбранный народ. Но он сможет осуществить свою всемирно-историческую миссию по спасению всего человечества и возрождению его к подлинной духовности, только если сам вернется в лоно православия, в котором сформирована его культура и он сам как народ. Именно отказ от православия, увлечение губящим душу атеизмом ввергли русский народ в трагедию ХХ века. Но это была искупительная жертва, позволяющая народу вернуться к себе, к своему великому предназначению.
Вывод-предложение: необходимо объявить православие государственной религией и провозгласить его национальной русской идеей.
Наконец, четвертый, вытекающий из предыдущих. Даже если вовсе не касаться вопросов о месте церковной организации в социуме, разве не очевидно, что духовно-нравственная доктрина православного христианства абсолютна в своей ценности? Разве есть в мировом духовном достоянии что-либо, с такой же исчерпывающей полнотой содержащее истину о Боге и человеке, о цели и смысле человеческой жизни?
Вывод-предложение: светское общество продолжает по недомыслию совершать преступление против самого себя, своих детей и последующих поколений, не обращаясь к этим сущностным, экзистенциальным вопросам. Ибо такие категории, как вера, надежда, любовь, совесть, прощение, чувство вины и греха, покаяние, искупление и многие подобные, могут быть усвоены только через обращение к православию и при обращении в православие.

Острота проблемы

Уверен, многим читателям «Управления школой» приходилось в той или иной степени встречаться с подобными суждениями. Просто, может быть, мой собеседник-иеромонах выразил их более концентрированно. Но я уделил им здесь внимание не ради полемики, хотя принципиально и категорически не согласен ни с одной из высказанных позиций. Я подробно изложил их с другой целью – чтобы задать вопрос всем нам и самому себе: «Разве вот это и не есть свобода совести? Разве эта позиция, сознательно или полусознательно разделяемая, безусловно, многими сотнями тысяч, а может, и миллионами наших соотечественников (в том числе учителей), не имеет права быть представленной в содержании образования (если содержание образования у нас действительно связано с реальной жизнью)?
Но (я начинаю рассуждать) если эта позиция действительно существенна для общественного сознания, особенно если не забывать, что Россия – поликонфессиональная страна, то как, на каких культурных и этнокультурных основаниях помочь детям сформировать их собственные позиции по этим сложнейшим вопросам? На каких практикумах научить их рефлексии по поводу поведения собственного, своих товарищей, окружающих взрослых (в том числе родителей и учителей), исторических и реальных общественных и государственных деятелей? Насколько готовы учителя к проведению таких «talk-show» (открытых дискуссионных клубов), тем более что эти вопросы далеко выходят за содержание конкретных учебных предметов и их многократное обсуждение требует уймы времени и интеллектуальных сил? А что если в разговоре примет участие (и это было бы крайне желательным) местный отец-настоятель, владеющий «научной» аргументацией своих доктринальных положений?
Актуальность, острота проблемы «школа и свобода совести» в современной России определяется, разумеется, не только так называемым «религиозным возрождением» и предъявлением обществу, обескураженному неудачей коммунистического эксперимента, старых-новых традиционных духовных ориентиров. Причина глубже. Она в том, что ни один народ России, включая русских, не знал в своем культурном саморазвитии феномена, известного в науке как «секуляризация общественного сознания». Пусть это утверждение не смущает тех, кто понимает слово «секуляризация» буквально, как «освобождение от церковного влияния». Действительно, формальная секуляризация в России началась еще при Петре I и Екатерине II. Но подлинной секуляризации сознания не произошло даже за годы советской власти, поскольку она сама доктринально-идеологически была квазирелигиозным явлением. И самым ярким индикатором, свидетельствующим о широком сохранении в народе религиозности на стихийно-языческом уровне, предстает нынешнее массовое употребление эклектического коктейля из эзотерики, астрологии, хиромантии, разных восточных учений и того же «родного» православия.
Разумеется, эти «духовные поиски» противны всем классическим религиям. Но они неизбежны в «переходной стране», население которой в большинстве своем понятия не имеет, от чего и к чему оно переходит, а знающее меньшинство не в состоянии выработать на этот счет сколько-нибудь единого мнения. И наши школьники, взрослея физически и информационно (знаниево), входят во взбаламученный «взрослый мир» своей Родины совершенно неподготовленными к духовно-нравственному самоопределению, к той самой свободе совести, которая как раз и предполагает стремление и умение «остроконечников» и «тупоконечников» конструктивно взаимодействовать друг с другом во имя общих интересов.
Подлинная свобода совести действительно состоит в «праве граждан беспрепятственно высказывать собственные взгляды и убеждения». И на бытовом, коммунальном уровне она у нас как бы есть. Но ее у нас и близко нет там, где должны ее – свою собственную, личную, ответственную, соотнесенную с такими же сводами совести других людей – выращивать и учить пользоваться публично и конструктивно. Наша школа свободой совести своих выпускников не озабочена. Но не она ли уже давно могла бы и должна была бы стать местом, где юные граждане делают первые шаги в будущее гражданское общество?
Нетрудно предвидеть, что отсутствие такого места обещает в перспективе только усугубление атомизации общества и развитие в нем дезинтегративных процессов, поскольку оно ежегодно пополняется людьми, неспособными к социальному коммуницированию. И как альтернатива этому катастрофическому сценарию, особенно учитывая энергетику носителей этой идеи, просматривается насаждение единомыслия, густо замешанного на «православном патриотизме». Не беда, что это культурно-исторический тупик, зато он будет высокодуховен и жертвенен.
У истории нет телеологической заданности «конечной цели», нет кем-то наперед определенного «смысла». Развитые (в том числе и своими системами образования) современные общества сами определяют зону своего ближайшего и перспективного (на сценарном уровне) развития. Каждый человек, разумеется, преследует свои интересы исходя из собственного понимания блага для себя, своей семьи, своей корпорации и т.д. Вопрос лишь в том, какие механизмы выявления и согласования этих интересов сложились в данном обществе, насколько эффективно они действуют, насколько заботливо к их поддержанию в рабочем состоянии относятся граждане, насколько сами граждане подготовлены к участию в этих механизмах, ибо на самом деле никаких «механизмов» нет, а есть система социальных ролей и отношений. И осознание всеми этих ролей и отношений как главной, величайшей ценности, от которой зависят стабильность развития и благополучие семьи, нации, мира. Желательно, чтобы понимание и личный опыт этого возникали уже в семье и обязательно в школе.
Совесть – категория интимно-нравственная. Совести научить нельзя. Свобода совести – категория социальная. И для социально ответственной системы образования этим должно быть все сказано.